Севастополь
После выхода Валерия Ивановича в отставку, Козловы переехали в Севастополь, и, на короткое время, семьи потеряли друг друга из виду. Помню, я только начала нашу церковь в Свердловске, а Ванечка после двадцати лет молчания совершенно неожиданно объявился в городе в августе 1990 года – почти сразу после отъезда Двайта. Ожидая, мы все наконец-то радостно увидели его белокурую голову через открытое окно. У Ванечки, теперь уже взрослого мужчины, были длинные кудрявые волосы по плечи, и он выглядел как Лель из сказки про Снегурочку: узколицый, тоненький и в то же время сильный. Все напоминало в нем того любимого нами Ванечку, такого открытого и искреннего. Мои мама и сестра наперебой стали ему рассказывать, что случилось с нашей семьей: про нашу только-только формирующуюся церковь и про Двайта. Иван слушал, не перебивая, и вдруг обратился ко мне,
«А что, ты, правда веришь?» - это был тот же самый вопрос, который мне не раз пришлось слышать в Мэрии и Областном правительстве от чиновников. Этот вопрос звучал в их устах так, как будто здоровый обращался к больной, и я научилась не отвечать. Смешно доказывать, что я не верблюд. Не ответила и я сейчас, хотя Ванечкин тон был совсем другим. Иван же с того времени зачастил к нам в Екатеринбург: приехал он и через год, когда меня посвятили в пасторы, и мы крестили множество прихожан. Тогда-то Иван и крестился. А после церемонии освящения нашей земли в Собачьем парке подошел к Двайту и попросил меня перевести:
«Двайт, мне нужна Ваша помощь открыть методистскую церковь в Севастополе.»
В октябре 1992 года Иван встретил нас с Двайтом в аэропорту в Симферополе. Приехать Двайту в Севастополь - военный порт для подводных лодок - было почти невозможно. Даже российским гражданам, как мне, было необходимо специальное разрешение - Двайт стал первым американцем, получившим официальное разрешение на въезд.
Иван выглядел изможденным, но счастливым. Он развивал церковь все это время на свои собственные средства, продав свой участок земли на побережье и оставив свою работу архитектора, чтобы полностью сосредоточиться на служении. У него не было официальной поддержки. Никто ведь нас не просил открывать новые церкви, и мы их открывали сами, потому что не могли молчать о своей радости. Но Иван сердцем знал, как севастопольцам нужна была его церковь, чтобы заполнить огромный духовный вакуум в своих душах; он всем сердцем верил, что был нужен этим людям.
По дороге в Севастополь он нам рассказывал про исторические крымские достопримечательности, а Двайт еле успевал поворачить голову направо и налево. Кругом цвели крымские розы, а я все ждала увидеть море и вдохнуть так любимый мною соленый воздух.
Первое богослужение состоялось в местном Доме Культуры. Зал был почти полон. Валерий Иванович и тетя Галя бросились к нам с объятиями. Здесь же была Величка – их дочь и сестра Вани – со своими детьми. После окончания первого богослужения мы получили множество записок с вопросами, на которые мы пытались ответить сразу после службы. Люди не расходились. Для нас это был замечательный опыт: вопросы были разными, и не все были дружелюбными – в зале были не только сторонники общины. Меня удивило т огда открытое недружелюбие украинских консервативных Пятидесятников.
После службы Иван пригласил нас на обед с одной из семьей своих прихожан. Родители были преподавателями в местном университете, а мальчишечка восторженно глазел на Двайта и постоянно задавал ему вопросы. Все шло хорошо пока Двайт не коснулся вопросов вечной жизни и рая. Мальчик посмотрел на Двайта настороженно: «А как же Гитлер, что Гитлер тоже в раю окажется?»
И тут я услышала то, что, я знала, будет невозможно переводить, «Я верю, – сказал Двайт, – что мой Бог – Бог прощающий. И верю, что все, даже такие, как Гитлер, будут в раю.» Как бережно я ни старалась перевести смысл сказанного, мальчишка уже принял решение: «Это неправильная религия! Гитлер не может быть прощен!» Двайту еще трудно было понять русских, украинцев, белоруссов и евреев, когда вопрос касался войны с фашизмом. А ведь мальчик был уже четвертым поколением и никогда не видел этой войны.
Иван сообщил мне, что его мама Галина Козлова умерла 3-го марта во время кровавых событий на Украине. Галина была во время войны медсестрой и видела много крови. Но к такому повороту событий никто не был готов.
Я часто вспомииаю того мальчика. С какими вопросами он живет сейчас?
Комментарии